2130 год. Прорыв в медицине сделал пересадку нового тела и омоложение рутинными поликлиническими процедурами, физическая боль стала экзотикой, а светила науки вплотную подошли к решению вопроса бессмертия.
Кабул. Лето выдалось жарким. Жарким по-настоящему, как это должно быть, метеорологически. О жарких военных годах прошлых веков тут уже забыли. Свобода вероисповедания давно стала свободой от вероисповедания. Последний лидер террористов почти пять десятилетий назад совершила каминг-аут, была реабилитирована и в своем третьем теле живет сейчас в Сингапуре – столице евразийской конфедерации.
Но Мурад обо всем этом не думал. Непонятная, еле заметная тревога заставила его взять отгул в НИИ квантовой сомнокопрологии и записаться на прием к знаменитому бихевиокорректору Усаме Хайдару – автору теории полного освобождения.
- Добрый день, доктор.
- Не нужно этого, просто проходите и делайте то, чего вы хотите. Вы же не хотите, по-настоящему не хотите говорить мне эти слова? Вам никакого дела нет до моего утра и это правильно. Вы пришли со своей проблемой, до которой мне тоже нет никакого дела, кроме того, что вы мой клиент.
- Ну да, доктор, тогда к делу. Меня стала беспокоить беспричинная тревога. Я даже думал посетить «единственную»...
Так называлась последняя мечеть в конфедерации, в Грозном.
- Ни слова больше. Мне все понятно, – он стал листать карту Мурада. – Buddhainsurance... отлично, они это оплатят.
- Что простите?
- Я говорю, что тревога и вся психология тревоги неразрывно связана с психологией смерти.
На этих словах ладони Мурада стали мокрыми. Он был образованным человеком и уже понял к чему клонит доктор.
- Доктор, у меня всего лишь легкая тревога.
- И из-за нее вы решили совершить неадекватный поступок. Вы, ученый, собрались оставить на время работу ради поездки в мечеть? Возможно даже подсознательно начали верить в мистическое, замечать знаки. Было?
- Доктор, откуда вы знаете?
- Это моя работа. Ну так вот. Ваши тревоги — это мысли о смерти.
- Страх смерти? У меня его нет.
- Конечно, нет. Страхом смерти тревогу считали темные люди на заре психологии. Мы же знаем, что тревога — это желание умереть. Это открытость смерти. У вас танатофилия. Не пугайтесь, это не болезнь, не диагноз. Это норма. Почти каждый тысячный человек - танатофил с симптомами. И почти половина имеет к танатофилии предрасположенность. Вам повезло родиться в наше время. Не будет жестоких гонений, оскорбительных диагнозов. Только выбор. Танатофилия развивается на фоне тяжелого, не всегда осознанного страдания. Этот мир не для таких, как вы, вы слишком тонко чувствуете его, он причиняет вам страдание. Раньше, несмотря на это страдание, на вас повесили бы еще кучу ярлыков, назвали сумасшедшим, а при малейшей попытке реализовать свое право на смерть вас бы отправили в психиатрическую лечебницу, где препараты и психологическое давление ломало подавляющее большинство таких, как вы. Они отказывались от суицида и доживали свои биологические сроки в дряхлеющих телах. Кстати, культура «зомби» — это плод их страданий. Они писали, говорили, снимали фильмы о себе. Живые мертвецы. Тогда подобное называлось сублимацией. Сейчас мы работаем над созданием более корректных терминов. У этого архаизма слишком негативное звучание для нашего слуха. У вас есть три пути. Жить как зомби. Согласиться на полумеру и, сохранив себе биологическую жизнь, впасть в искусственную кому на века или оформить согласие на эвтаназию и уйти из моего кабинета и этого мира свободным человеком. Стать собой. Соединиться со смертью, признав и приняв свою природу.
Мурад какое-то время не мог сказать ни слова. Что-то дикое, сильное, животное поднялось в нем. Он хотел бежать. Еще он хотел ударить доктора, ударить человека. Он никогда никого не бил. Все эти чувства были для него новыми. Как человек науки, он понимал, что доктор прав. Оспорить доктора означало бы признать себя ничтожеством, неспособным на поступок. Тупоголовым консерватором. Это означало бы поставить крест на тех лекциях, которые он читал. Это означало бы отречься от всего того, что он любил и во что верил. Ему казалось, что отказ от лечения был бы предательством идеалов конфедерации, остановившей бесконечные войны, искоренившей голод, победившей болезни. Мурад не мог струсить. Не мог себе позволить такую роскошь.
- Доктор, я давно принял свою смертность. Удовольствия, которые я испытал, недоступны и половине граждан даже в нашем обществе. И все равно у меня появилась тревога. Видимо, вы правы и глупо дальше мучать себя. К тому же я копросомнолог, а не бихевиокорректор. Кто я такой, чтобы не доверять специалисту вашего масштаба? Вы же давали клятву гражданина. Не думаю, что вы можете хотеть мне зла.
- Это верное решение. Все равно ваша природа взяла бы свое рано или поздно. Ну так зачем вам лежать на асфальте или в окровавленной ванне? Зачем так уродовать вашу любовь, вашу смерть? У нас все будет безболезненно, научно обоснованно и с сохранением вашего гражданского достоинства! Вообще еще нужно серьезно подумать, что есть смерть, а что жизнь. И кто вправе устанавливать догматы в таком сложном этическом вопросе.
На подготовку ушло полчаса. За это время Мурад сообщил о Решении своим друзьям и коллегам. Все они очень тепло с ним простились, сказав, что любят. Семьи у него не было. Ее не было почти ни у кого из граждан. Устаревший институт сохранился только среди не граждан – горстки необразованных фанатиков. Еще через полчаса над лежащим неподвижно телом последний датчик пропищал о том, что прекратилась последняя из возможных в живом теле функций.
- 21:30. Сестра, запишите дату выписки пациента и позвоните в страховую компанию. И кофе пожалуйста… с коньяком.
