«Баку, я люблю тебя». Как часто мы произносим эти слова! Порой, восхищенные панорамой родного города. Иногда, переполнившись эмоциями от встречи со старыми друзьями или бродя по улочкам нашего детства. А может, разглядывая каменную отделку старинного дома, выстроенного больше века назад. Но удается ли нам слышать родной город? Именно этот дар – слышать свой город – получил от Баку известный исследователь, историк Фуад Ахундов, который может рассказать нечто интересное о многих старинных зданиях дореволюционного Баку. Благодаря его лекциям и экскурсиям, история нашего города теперь живет не только в архивах, но и в наших сердцах.
Прежде всего, благодарю вас за то наследие нашего города, которое вы сохраняете и которым щедро делитесь со своими слушателями на встречах и во время экскурсий.
Скорее, речь идет об очень благодарной теме. Теме, которая долгое время была обделена вниманием. Мы знали историю Древнего Египта и Рима, не говоря об истории Руси, лучше, чем свою собственную историю.
И вот назрела потребность узнать историю не чего-то отдаленного, а своего, близкого и родного. И эта тема сразу же обросла заинтересованной и благодарной публикой, преимущественно местной. Поэтому тут, скорее, благодарить должен я.
Я слышала от вас множество интереснейших историй о жизни Баку и бакинцев. И мне очень хочется узнать историю вашей жизни. Уверена, она не менее интересная.
Моя жизнь не стала бы сценарием для остросюжетного фильма, хотя интересные моменты в ней были (смеется). Во-первых, хорошей школой для меня стал стройбат советской армии. Я принадлежал к тому поколению советских детей, которые росли на передаче «Служу Советскому Союзу». Мы тогда не знали, что сами солдаты называли эту передачу «В гостях у сказки». Скоро я понял, что та сказка, которую я себе представлял, и реальность, в которой оказался, – две совершенно разные ипостаси.
Сначала я возмущался, что попал в стройбат. «Как это, я буду служить там, где нет оружия?!» А через два месяца службы я благодарил судьбу за то, что нам не выдавали оружия. Это было в 1986-88 годах, в подмосковном городе Реутове... Межэтническая и межрегиональная напряженность уже давала о себе знать. Она скрывалась, вуалировалась, покрывалась, но внутри казармы вызревали такие коллизии!.. Азербайджанцы, армяне и грузины составляли одну часть – кавказцы. Славяне были «белыми». А выходцев из Средней Азии вообще называли весьма уничижительными кличками. Эти противоречия имели ярко выраженную региональную окраску и демонстрировали огромную разницу в менталитете.
Этнические конфликты на всем постсоветском пространстве пришлись как раз на последние месяцы моей службы. И имея за плечами два года советской армии с ее этническими трениями, я был к ним если и не подготовлен, то не особо удивлен.
А после армии у меня был довольно длительный период реадаптации к «человеческой жизни», как говорила моя покойная мама. Хотя сейчас я вспоминаю тот армейский период с некоторой ностальгией. Это была действительно неплохая школа для моего не столько физического, сколько психологического становления.
Честь и хвала – вы ее выдержали.
Сложно сказать. С одной стороны, я выбился в некую «солдатскую буржуазию» – стал комсоргом части, занимался организацией досуга солдат, водил личный состав на все новые фильмы. У меня были хорошие знакомства в Дом культуры города Реутова, куда я часто хаживал с азербайджанскими гвоздиками (смеется). Благодаря этому наша часть смотрела премьеры прежде, чем вся Москва. Организовывал новогодние празднества, был Дедом Морозом…
Я даже умудрился в армии продать душу дьяволу – стать кандидатом в члены КПСС. Это произошло в день моего двадцатилетия – 21 апреля 1988 года. Я побежал на переговорный пункт, на последние деньги позвонил родным в Баку и в ответ на их поздравления с днем рождения прокричал: «У меня тоже для вас подарок – я стал кандидатом в члены партии!» И услышал на том конце провода гробовое молчание. Выдержав паузу, папа сказал: «Сынок, пока ты был в армии, все изменилось…»
Впоследствии я вышел из рядов партии в августе 1991 года, после того самого псевдопутча. И с тех пор дал себе слово: ни в одну партию больше не вступать! И это один из редких обетов в моей жизни, который я до сих пор не нарушил и, надеюсь, не нарушу.
Я остаюсь абсолютно аполитичным, чуждым любой партийной деятельности человеком. И это позволяет мне спокойно спать и быть в прекрасной форме. Принадлежность к партии для меня равносильна смене ориентации, а это единственное и последнее правильное, что у меня вообще осталось в этой жизни (смеется).
Когда я вернулся из армии на свой востфак, уже по швам трещал Союз, конфликт в Нагорном Карабахе приобретал все более уродливые формы… И я нашел себе тихую обитель –
стал санитаром в наркодиспансере, где вплоть до января 1990 года совершенно спокойно уживались алкоголики всех национальностей. А город корчился в судорогах: волна беженцев, социальная необустроенность – прорвавшийся гнойный перитонит советского режима, усугубленный этническим конфликтом, создали абсолютно невыносимую обстановку.
Как же работа в наркодиспансере сочеталась с востфаком?
Замечательно! Месячная ставка составляла шесть суточных дежурств. Это четыре выходных и пара праздников в месяц, так что, работая на полную ставку, я продолжал учиться на очном отделении. Работа санитаром не требовала глубоких медицинских познаний – я до сих пор панически боюсь уколов и не могу их делать. Но зато научился крепко привязывать алкоголиков в состоянии белой горячки к постели. Это тоже была очень хорошая школа жизни.
В наркодиспансере передо мной прошел удивительный калейдоскоп ярких человеческих характеров. Потому что в тех самых алкоголиках, выброшенных на обочину жизни, – стоило их подобрать и отмыть – просыпались художники, люди, не чуждые эпистолярному жанру, у многих были золотые руки. Круг общения был довольно интеллектуальный. Просто это были люди с ослабленным социальным иммунитетом, которые нашли какую-то свою лазейку, убежище в алкоголе. Я проработал там полтора года. И долгое время потом, когда я выходил с мамой или сестрой в театр, все алкоголики на Молоканке подходили ко мне обниматься.
Отец шутил, что следующим местом моей работы должна быть тюрьма. Но вместо тюрьмы я нашел работу в средней школе. Меня привели туда, кстати, исследования истории Баку. Наследница одной из фамилий, которая меня интересовала, работала педагогом в 189 школе. Придя к ней, я зацепился в школе на следующие два года.
Арабский язык, который я изучал в университете, к сожалению, оказался мертворожденным ребенком: после развала Союза он никому не был нужен. По второй специальности я был педагогом русского языка и литературы. И вот этим я и занимался в школе. Но моим самым любимым делом было проведение факультативных занятий по истории Баку. Первыми моими слушателями были дети. Эту публику на мякине не проведешь! Я рассказывал им о том, чего не было и, увы, до сих пор нет в учебниках по истории, например, о Дворце Мухтарова, который они видели из окон своих классных комнат. Кстати, школьники стали моими «подопытными кроликами» в плане экскурсий. Именно на них я «обкатывал» свои первые маршруты, когда мы проходили из конца в конец всего лишь одну отдельно взятую улицу, ту же бывшую Персидскую, затем переименованную в улицу Полухина, а сейчас – Мухтарова. И когда дети признавались мне: «Фуад Гусейнович, мы же ходим по этим улицам каждый день, но только сейчас мы их увидели!» – я был самым счастливым человеком на свете!.. С учениками того единственного класса, где я был классным руководителем, я общаюсь до сих пор. У нас удивительные человеческие отношения.
А помните ту самую первую «вспышку» интереса к истории родного города, которая затем разгорелась таким пламенем?
Это произошло, когда я поступил на востфак. 1985 год, приснопамятные советские времена, когда система еще казалась незыблемой…
Это был год моего упоительного студенчества, когда по вечерам меня практически выгоняли из Ахундовской библиотеки, выключая свет в читальном зале.
Кафедры востфака и журфака находились тогда в дальнем крыле бывшей Тагиевской женской гимназии. Причем, это крыло было неотапливаемым, зимой мы занимались в верхней одежде. Но грела аура. Обстановка была такой, что каждый раз, выходя с занятий, я придумывал себе новые маршруты, удлинял их. И в какой-то момент почувствовал, как старые бакинские дома пытаются со мной общаться, донести до меня свою историю сквозь десятилетия. Я ощущал индивидуальность каждого из этих домов, но она была скрыта под некой вуалью. В те советские годы писать о чем-то досоветском можно было только в негативном свете.
С перестройкой обстановка изменилась. С одной стороны, это был конфликт, но вместе с тем спала и эта вуаль. И я стал заниматься историей. Я начинал с отдельно взятого дома. Входил в него, искал старых жильцов, знавших имя первоначального владельца. Если очень повезет, находил наследников владельцев. И тогда моей первой просьбой было показать семейные фотографии. С этими старинными фотографиями дом оживал. Ведь за каждой из них была человеческая история. За человеческой историей – история семьи, а за ней – история города на определенном отрезке. История не в скучных фактах и цифрах, а в человеческих судьбах и лицах. Я начинал собирать эту удивительную мозаику дореволюционной бакинской истории. В этот же период началось мое сотрудничество с архивами. Те фотографии, что находил в домах, я брал на несколько дней под честное слово, относил в архив, где их переснимали, и они возвращались владельцам, да еще и с мастерски исполненными копиями. Архив сохранял аннотированные негативы, а мне делали столько распечаток, сколько я захочу.
Крестной матерью моих исследований стала Нина Григорьевна Фищева, директор Госархива кинофотодокументов того времени. Замечательнейшая женщина! Она предоставила мне доступ к своему архиву. И вот тут мне открылся настоящий Клондайк. С годами у меня собрался «джехиз» – приданое, этакий портативный архив из фотографий, без которого я не мыслю ни одной своей экскурсии.
Сколько фотографий в вашем архиве?
Сейчас у меня в папке свыше 700 фотографий. Недавно я собрал еще один пакет экскурсионных фотографий – кадры из культового кинофильма «Бриллиантовой руки», снимавшиеся в Баку. Ведь мало привести человека на место, где, к примеру, герой Юрия Никулина поскользнулся на арбузной корке. Нужно еще показать фотокадр из фильма, где видна та же самая дверь, перед которой он стоит. А еще есть «бэкстейджи» со съемки. И люди восторгаются: «А вот тут еще решетка сохранилась! А вот здесь была аптека! А вот сюда его завели!»…
Сейчас мой джехиз весит под десять килограммов. Но, несмотря на советы друзей обзавестись планшетом, я продолжаю приносить на экскурсии «живые» фотографии, а не электронные. Это мой боекомплект. После каждого тура я перебираю свою амуницию и привожу ее в порядок для следующего. Кстати, это занимает довольно много времени…
А какой экскурсионный маршрут для вас самый любимый?
«Али и Нино»! Там есть та самая живая человеческая история в совершенно реальном историческом контексте. В Англии недавно вышел фильм Терезы Чефас «Баку: город Али и Нино». Замечательный фильм! Его не смогла испортить даже моя физиономия (смеется)! Для иностранцев «Али и Нино» – это ключ к пониманию истории нашего региона, этнокультурных противоречий, которые по сей день разрывают Южный Кавказ на части. Человек, читающий «Али и Нино» между строк, начинает находить понимание этого контекста. И он великолепно раскрыт в фильме.
В вашей биографии есть очень интригующий пункт – Интерпол. Как вы туда попали и как вам удалось совмещать работу в Международной организации уголовной полиции с вашим увлечением историей Баку?
В 1993 году в Баку открылось Национальное Центральное бюро Интерпола, и нужен был переводчик. Так я и попал в Интерпол. Мне всегда поразительно везло на начальников: отношения строились не столько по иерархическому принципу, сколько в человеческой плоскости. А моим прямым начальником являлся нынешний министр внутренних дел, замечательный человек, с которым меня и по сей день связывают самые теплые отношения. И я этим очень дорожу.
Я никогда не встречал противодействия со стороны руководства в своих изысканиях, исторических исследованиях и прочих изысках. Моя официальная работа, как, собственно, и моя семья, никогда не мешали мне заниматься тем, чем я хотел. Хотя официальный род моих занятий всегда был далек от моего подлинного увлечения. Так что Интерпол – это очень памятный период моей жизни. И по сей день у меня сохраняются замечательные отношения с моими бывшими коллегами и начальниками.
Вообще, если у меня кто-то спросит, какой самый большой капитал мне удалось нажить, я отвечу: капитал человеческих отношений. Поэтому я неразрывно связан с Баку – здесь мой самый большой капитал, все, чем я дорожу.
Но на частичную эмиграцию вы так или иначе решились?
Уезжая, я думал, что уезжаю навсегда. Это был 2007 год, когда Баку переживал период очень болезненной трансформации. Город заполнился дикими постройками. Сейчас, в высоты прожитых лет, я понимаю, что это был некий неизбежный этап развития любого города, который внезапно получает определенный толчок. Я думаю, что и в начале ХХ века Баку переживал столь же агрессивную трансформацию.
Но в тот момент новая застройка города была очень болезненна для меня. И я принял импульсивное решение эмигрировать. В Торонто многое пришлось переосмыслить. При этом мой сын, выросший в той среде, стал продуктом канадского общества. А вот я не смог. А точнее не захотел.
Буквально пару недель назад наша семья, наконец, получила канадское гражданство. У меня теперь формально появилась Королева. Официально у меня появился Премьер-министр, который на четыре года младше меня. Но при всем этом у меня был, есть и, надеюсь, всегда будет мой Президент! Да, я чту Британскую Корону. Я соблюдаю канадское законодательство, и я верен букве и духу данной Канаде присяги. Однако в тексте присяги нет слова «любовь», и это очень правильно, ибо ЛЮБЛЮ я по-прежнему Азербайджан.
И не нужно усматривать в моих словах элементы патриотизма. Я однозначно не патриот. Как сказал один английский мыслитель, «патриотизм – последнее прибежище негодяев». Я терпеть не могу псевдопатриотическую риторику, но у меня жизненный, если хотите, шкурный интерес в упрочении, развитии и процветании азербайджанской государственности. По той простой причине, что именно эта государственность позволяет мне воплощать в жизнь самые креативные проекты, оставаться самим собой, реализовывать себя и делать то, что я люблю. И только здесь живет моя ЛЮБОВЬ.
А современные здания Баку вас вдохновляют?
Безусловно. Сейчас Баку начинает принимать облик не просто состоятельного, а состоявшегося джентльмена. И мне этот облик импонирует. Мне нравятся новые здания в стиле старинной бакинской архитектуры, например, Фонд Гейдара Алиева, новая застройка по бывшей улице Басина. Чувствуется, что в городе пытаются сохранить традиции былых времен.
Вместе с тем я начинаю менять свое отношение и к ультрасовременной архитектуре. Я просто обожаю Центр Гейдара Алиева. Он не стал вторгаться в историческую ткань города, а вальяжно и элегантно «растекся» по отведенному ему участку. При этом Центр не просто вписался в отведенный ему ареал, а словно собрал вокруг себя очень разрозненную и разновременную окружающую застройку. Отсутствие острых углов, плавные линии, перетекающие одна в другую, поразительно ласкают взгляд…
Среди современных построек есть сооружения, отношение к которым у меня менялось в процессе строительства. Например, поначалу, особенно до завершения строительства, я абсолютно не воспринимал Flame Towers. А сейчас, прилетая в Баку, я ловлю себя на мысли, что каждый раз по дороге из аэропорта ищу глазами их огни. Для меня это признак того, что город стоит, город живет, город будет жить.
Наряду с этим есть сооружения, которые я не воспринимаю и не восприму, наверное, никогда. Например, пирамида станции метро «Ичеришехер». И дело даже не только и не столько в инородном для этой среды стекле. Сооружение оказалось слишком массивно и несомасштабно окружающей исторической застройке. Огромная стеклянная масса просто придавила крепостную стену XII века и низвела ее до уровня дачного забора. Кстати, похожие пирамиды станции метро «Кероглу» или строящейся станции у нового автовокзала вписаны в среду гораздо тактичней и не создают того диссонанса.
Мне очень импонирует концепция Белого города, хотя и тут предусматривается разнохарактерная застройка от домов в парижском османовском стиле до ультрасовременных стеклянных башен. Я выскажу свое сугубо личное мнение дилетанта, но мне кажется, что по возможности в Баку надо избегать лобового столкновения стекла и камня. Иначе возникает ощущение джентльмена в смокинге и шортах. Мне хотелось бы, чтобы проверенные временем бакинские традиции, как, например, филигранная работа по камню, стали доминирующим элементом и в современной архитектуре. И примеров тому достаточно. У нас есть сложившийся еще со времен первого нефтяного бума стиль, который я склонен называть «бакинской эклектикой». У нас есть ряд очень инновационных концепций менеджмента исторической части города, как, например, поддержанный ЮНЕСКО подход к консервации Ичеришехер, когда на территории исторического заповедника люди продолжают жить и решать свои повседневные социальные и бытовые проблемы.
Какой дом в Баку выбрали бы себе вы?
На бывшей улице Басина, недалеко от дома Гаджинского, который был передвинут. Через дорогу от него возвели величественный десятиэтажный особняк в старинном стиле, из добротного камня. Он хорошо вписался в новый антураж. Оттуда открывается великолепный вид на Зимний бульвар, который, кстати, был в генплане Баку 1932 года. Так что сама идея бульвара, как видим, не нова. Создание прогулочной полосы от вокзала до академического садика, которая стала бы второй озелененной широтной полосой города наряду с бульваром, планировалось еще в первой половине прошлого столетия, но было осуществлено только сейчас! Сегодня современные города борются за открытые пространства, и наличие подобных мест для променада очень важно. Зимний бульвар сократил расстояние между многими узловыми точками городского центра.
Вы говорили о креативных проектах, которые реализуете в Баку. Над каким проектом работаете сейчас?
В 2016 году будет несколько юбилеев, связанных с историей авиации и первых авиаторов. Есть довольно интересный проект, посвященный Бакинской Офицерской школе морской авиации (БОШМА), которой недавно исполнилось 100 лет, а также очень яркой личности – Фарруху Аге Гаибову, первому азербайджанскому авиатору, герою
I Мировой войны. В этом году исполняется и 125 лет со дня его рождения и 100 лет со дня его гибели. Если мне удастся реализовать этот проект, я буду считать, что год прошел не зря.
Кстати, полтора года назад вышел фильм «Левантийская Ария Аиды», посвященный замечательному ученому и исследователю Аиде Имангулиевой. Она преподавала на нашем факультете и занималась изучением творчества новоарабских классиков. Во время съемок фильма нам довелось побывать в Бейруте и Тбилиси, в Петербурге и Москве, даже в Полтаве, в местах, так или иначе связанных с исследованиями Аиды ханум и ее героями. Сочетание восточных и западных культур в творчестве таких писателей, как Джубран Халил Джубран, Амин ар-Рейхани, Михаил Наими безумно интересно и созвучно текстуре самого Баку. А Ливан стал для меня просто открытием.
Вы упомянули, что как мозаику складываете историю дореволюционного Баку. Что больше всего поражает в ваших исследованиях и что до сих остается загадкой?
Не возьму на себя роль этакого «собирателя местной истории». Просто очень часто в истории того или иного особняка и его бывших владельцев, как море в капле воды, раскрывается определенный период истории города. Сложить эту мозаику полностью вряд ли когда-либо получится.
Но в моем восприятии каждый интересный город ассоциируется с загадочной женщиной. Если разгадать все ее загадки, она становится неинтересной. Баку меня привлекает именно своей неразгаданностью. Это очень интересная, яркая, привлекательная восточная женщина, сумевшая вобрать себя стиль и вкус Запада. Одним словом, женщина с характером.
При всем этом Баку очень космополитичен, гибок, склонен к поиску компромисса. Это очень неконфликтный по своему складу социум. Но при этом он не приспосабливается и не угодничает. Просто он умеет адаптироваться к новым реалиям. Это чувствуется и в политическом курсе страны, и в атмосфере города, и в характере людей.
Что же касается аудитории моих презентаций или экскурсий, то если раньше это были в основном иностранцы, сейчас большая часть моих слушателей – наши соотечественники, жители Баку или ближнего зарубежья, выходцы из Азербайджана, которые стремятся узнать и сохранить ту историю, что у нас есть. А в последнее время у меня появилась самая взыскательная аудитория – ДЕТИ. Причем зачастую ученики младших классов. Самая сложная и требовательная публика, должен сказать. Но я бесконечно люблю ее. Я словно возвращаюсь к тому, с чего начинал более двадцати лет назад – к школьникам. Но происходит это на совсем новом уровне.
Не меняется лишь главный герой – БАКУ. Это удивительный ГОРОД. Город, принадлежностью к которому я горжусь, город, который заслуживает и уважения, и любви. И у меня просто нет иного места, где я мог бы с таким удовольствием и смаком реализовывать себя в самых разных ипостасях.
Фото: Адыль Юсифов
Статья опубликована в журнале L'Officiel Azerbaijan №24. Редакция благодарит Intourist Hotel Baku Autograph Collection за помощь в осуществлении съемок.
