URBAN.AZ
URBAN.AZ

Telegram Banner

Общая вводная лекция для студентов седьмого курса Восточного и Северного Небесных Университетов.

***

Они определяют себя по стране рождения, языку звучания, образу мышления, знаку зодиака, звезде заката над головой.

Мы определяем себя по их городам, ведь это самая точная, самая быстрая дорога обратно, домой. По крайней мере, для нас.

Если вы — город Стамбул, вам не искать, не найти покоя. Вы звучите множеством голосов, отзываетесь множеством имен, вы никогда не молчите, не выносите одиночества. Одиночество, уединение, тишина — не Истанбул, не Стамбул, не Константинополь, а значит — не вы. Здесь левый берег города читает правому стихи о любви, пока правый поёт ему песни голосом муэдзина — так говорят друг с другом две половинки вашего сердца, пока вы молчите, мечтаете и куда-то летите; говорят нежно, протяжно, мучительно, но всегда, всегда, не умолкая.

Если вы — город Стамбул, вы знаете здесь каждую кошку, каждого пса. У псов в Стамбуле есть сердце, но нет имен, а вот имена местных котов и кошек вы знали ещё до того, как соткались из воздуха, вышли из воды, шагнули из пламени и оказались здесь, с нами. Вы носите на себе их имена, как ожерелье на шее, держите имена в руках, как янтарные четки, чтобы взять их и перебрать пальцами, когда придёт, наконец, время замедляться: одно за другим, одно за другим.

Если вы — город Стамбул, вы видите джиннов везде, куда ни повернёте. Потому что они здесь и вправду — ну просто везде. Джинны ходят ногами среди людей, джинны возят в такси туристов, джинны жарят рыбу на берегу Босфора и предлагают случайным счастливчикам свой нежный, тягучий, как мёд, лукум. Иногда они принимают вас за одного из них и тогда с ними довольно легко подружиться. Но порой вы замечаете, что джинны идут по шагам человека, чтобы отобрать у него лучшие годы жизни, или везут людей туда, куда людям попадать не велено, или тянут кого-то наивного вглубь гулкого, липкого кошмара, откуда пойди ещё выберись без нужной сноровки. Тогда вы выходите, — из тени или просто совсем ниоткуда, — тянете их за широкий рукав с шепотом "мерхаба" и смотрите своими чистыми глазами в их узкие рубиновые глаза.

Что вы видите там, в глазах ваших джиннов, я расскажу как-нибудь в другой раз.

Если вы — город Кёльн, то вам нет дела до духов юга (хотя их, скажем прямо, немало живет и у вас). Вы слишком заняты тем, чтобы бежать наперегонки с поездами, шутить шутки с мостами и хранить в своём сердце, как мириады сокровищ, имена влюблённых, оставивших на мостах висячие замки. Ведь сердце у вас огромное, мягкое, плюшевое, способное вобрать в себя абсолютно всё: и солнце, и радость, и слякоть, и скуку, — и только грустить подолгу неспособное, непомнящее зла.

Если вы — город Кёльн, всю жизнь вы чувствуете, как сквозь вас течет река. Широкая, мутная, быстрая, немолодая, она всегда где-то внутри, где-то рядом, готовая подолгу молчать, если это вам нужно, или разлиться мягкими волнами, если вам сейчас нелегко. Залить тропинки вашего сердца, аллеи вашего сердца, бескрайние долины вашего сердца, — залечить его раны, как никто другой.

К слову, если вы — город Кёльн, вы просто обожаете притворяться кем-то другим. Карнавал, — звените вы колоколом с ноября по февраль, — карнавал! Его начало в одиннадцать часов одиннадцать минут, и пока люди облачаются в солдат и клоунов, эльфов и принцесс, вы пользуетесь шансом и облачаетесь в кого-то из них. В старого пекаря в Южном Городе, у которого вообще-то сегодня выходной, в скрипача в Бельгийском Квартале, который вечером слег с температурой, в официанта в плавучем рыбном ресторане, где счастливая толпа горланит карнавальные песни, или, скажем, в самого толстого Короля Дураков, который осыпает толпу зевак конфетами из красной кареты. 

Правда, вы очень любите смотреть на себя глазами одного из них.

Но если вы — город Кёльн, чаще всего вы смотрите на себя глазами своего Собора. Пока вы с Собором — одно, вы так же стары и сказочны, статны и звучны, и главное — твёрдо убеждены в том, что пока вы есть, и город есть, и люди его, и реки. Вы — его король. Но порой вам просто жутко хочется с кем-то поболтать, и тогда вы приводите друзей в его готические залы, трещите сорокой, тычете пальцами в сторону витрин: смотри, смотри, вот эти цветные стеклышки — всё человечество, а эти окна — весь христианский мир. Вернее, конечно, вообще весь мир. Без исключений.

А что будет, если витрины Собора однажды разлетятся в пыль, когда-нибудь нам расскажете вы.

Если вы — город Рига, вам выпал редчайший в колоде туз, даже по нашим меркам. К чему слушать лекции про чужие мосты, замки, храмы и реки — у вас всё это есть, плюс рыжие черепичные крыши и чайки над ними же. Вы один из тех баловней, кто точно знает, что на свете возможно решительно всё, даже то, что ещё никем не придумано, а значит, не существует ни в одном из миров. И верно: что может думать о мире тот, кто шагал в мороз по улицам Старого Года и воочию видел, что смерть можно подкупить плиткой белого Лаймовского шоколада? (ну ладно — пусть плиткой и творожным сырком).

Если вы — город Рига, вам легко общаться с дождями, дружить с художниками и колдунами: вы и сами знаете, что разницы особой нет. Приходя в кафе «Черная магия» поболтать с его прекрасной хозяйкой (осторожно принимайте её угощения), вы частенько спускаетесь в скрытый от чужих глаз подвал, подходите к мутному настенному зеркалу и долго вглядываетесь в его глубину; потом прижимаетесь носом к стеклу и шепчете ласково: "Свейки!" («Привет»).

Если вы — город Рига, вашему свету никогда не гореть напрасно: этот город благодарен любому огню. Что, к слову, много лет назад понял живущий в Риге человек по имени Ренарс, когда начал петь ей песни о четырех берегах, бумажных фонарях и путеводной звезде своего народа; да, он славно поёт о важном, этот чудной человек, всегда улыбается и никогда не стареет, просто потому что не знает как.

Что станет с ним, когда его время закончится, нам не нужно знать: это однажды решит он сам.

Если вы — город Баку, ваше место у моря, в пустыне и у костра. Вы стоите у Каспия, кладёте руку на сердце: вы помните каждого, кто в нём утонул. Лабиринты Черного Города вторят линиям вашей правой ладони, Ичери Шехер дышит в такт с сердцем в вашей груди: _город, который внутри_. Вы поете ему: "на вершине высоких гор, лани замедляют бег, в сердце моём кусты шипы прорезают."

Если вы — город Баку, ветра любят вас больше, чем любой человек. Они приходят к вам толпами, огромной шумной цветной гурьбой, наперегонки несутся по городу и кричат на все улицы: выходи играть к нам, выходи играть! Где бы вы ни были в тот момент, — на бульваре, в Молоканском Саду или здесь, с нами, — вы всегда оборачиваетесь и зычно кричите в ответ: «Выхожу-ДА, да!»

Кто-то чуткий видит тогда, как уличный ветер загорается радугой, вспыхивает костром и с гулом рвётся в небо; думает: ну, померещилось. Или думает: "Ну вот, опять фейерверк".

Если вы — город Баку, вам тоже кое-что известно о джиннах. Вы и сами, в общем-то, одни из них. Так получилось, просто не вышло иначе: кто-то предложил вам попробовать пахлавы в самой середине марта, и вот глаза ваши уже наполнились сладкой патокой, залились жидким изумрудным огнём (цвет Баку — зелёный). Теперь вы и сами знаете, вернее, видите собственными глазами, что этого города на самом деле нет на свете: он выдуман, он — легенда.

Ничего не бойтесь и помните: так и должно было быть.

...что будет с теми, кто узнал здесь себя, я скажу сейчас, не отходя от места: вас ждёт отдельный обширный курс, прямая специализация. Мы ничего не закончили, всё начали, только-только вошли во вкус. Вы все узнаете здесь себя, просто не все сегодня, не все — в этом моменте дня. Так, пока что понятно?

А теперь — вопросы.


Отзывы