ИНТ. ВУЗ, АУДИТОРИЯ, УТРО.
За столом сидит преподаватель ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ. На столе стоит БЮСТ САЛЬВАДОРА ДАЛИ, лежит «Журнал учебніх занятий», а под ним очки. Напротив сидит студент ИДРИС. Одет в рубашку и брюки, не вычурно, но опрятно. Он сдаёт последний экзамен по практике художественного дела. На мольберте его дипломная работа – по-настоящему красивая картина в стиле размазанного сюрреализма.
ИДРИС: Исрафил Мамедович, ну как? Я сдал? Принимаете?
Преподаватель внимательно смотрит на работу. Молчание.
ИДРИС: Кстати, представляете, завтра в Доме творчества у меня будет первая выставка. Вас я тоже приглашаю. Пока я к Вам нёс эту картину – её уже хотели купить! А я сказал, что вот только сдам работу и вернусь обратно. Может, ещё куплю себе новый костюм на открытие выставки. Знаете, как я назвал картину?
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Идрисик, дорогой. Это, наверное, какой-то слеповатый человек был, потому что работа твоя – это мазня или, точнее… разноцветная грязь.
ИДРИС: (испуганно) Исрафил Мамедович, это ваш юмор?
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Почему же юмор, Идрисик? Ты же знаешь: юмор на моём экзамене запрещён.
ИДРИС: Я же всё соблюдал, как Вы учили. Выдержаны тона, игра света. Копировал? Нет. Подражал? Да, я взял технику Ака Ризы, Сальвадора Дали, Эрнста Фукса. Но идея же моя!
Исрафил Мамедович молча смотрит на картину.
ИДРИС: Вы же сами говорили, что я – талант, талантище, гений! Значит Вы мне врали?! Значит, столько лет я просто впустую переводил краски и холсты? А мои выставки? А наши проекты, за счёт которых Вы починили актовый зал в университете?! Разве ...
Идрис начал нервно перебирать края своей рубашки.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Идрисик, ты меня неправильно понял. Дело не в твоих ранних картинах. Это были проекты, там участвовали и другие художники. Почему ты такой эгоист? Я не хотел говорить тебе прямо, но теперь скажу... Ты – хороший художник, но моментами у тебя бывают спады. Да, именно спады. От них, между прочим, и Врубель, и Федотов тоже не были застрахованы. Вчера ты был первым, а сегодня уже нет. У Вас творческая импотенция, молодой человек.
ИДРИС: Ну, а-а-а.. что мне делать?
Идрис с ужасом смотрит на преподавателя.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Завтра, может быть, опять станешь лучшим. Я даже уверен, что завтра ты снова станешь талантливым. Но сегодня ты такой же, как все. Посредственность.
ИДРИС:Я же картину писал не сегодня и не вчера, а последние несколько месяцев. Вы должны понять, какой это труд. Бессоные ночи. Я влил в эту работу часть себя.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Вливают часть себя в женщин, от этого потом бывают дети. Так что… выбирайте выражения, дорогой мой. Иначе я попрошу у преподавателя по литературе снизить Вам оценку. И даже если Вы… хм… "влили часть себя", скажу вам прямо, что это творческий аборт!
ИДРИС: И что? Мне теперь переделывать?!
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: А ты разве успеешь сделать за… (смотрит на часы) 30 минут то, что не смог сделать за 3 месяца? Уверен, что нет. Что у тебя по другим предметам? По философии, например?
Идрис не сразу понял вопрос, пребывает в состоянии растерянности и полного смятения.
ИДРИС: У меня «отлично». Только я не понимаю, какое отношение это имеет к нашей работе?
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Какое? Самое прямое! Ты знаешь, что Диоген сидел в бочке. И что же его заставило туда залезть?
ИДРИС: Мне нет дела до него и этой бочки.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Послушай, Идрисик, ты же умный мальчик. Так вот, однажды один оракул посоветовал Диогену заняться «переоценкой ценностей». Но Диоген истолковал эту фразу, как «чеканка монет», и стал перечеканивать монеты. Однако позже он всё же осознал своё призвание в философии. В нашем случае ты Диоген, а я твой Оракул. Ты же пришел ко мне со своей философией в живописи, а надо ...
ИДРИС: Начинать с монет…
Идрис засунул руку в карман, достал конверт и положил его на стол преподавателю.
Исрафил Мамедович взял конверт и заглянул в него. Начал искать очки.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Где же мои очки? А, вот они.
Исрафил Мамедович берёт очки и смотрит на картину.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: М-да-а… Не плохо, не плохо. Иду тебе навстречу, Идрисик, и то только потому, что знаю тебя. За эту красивую грязь – зачёт. Можешь идти.
ИДРИС: Стоит ли после этого брать в руки кисть и краски…
Идрис выходит из кабинета. Исрафил Мамедович берёт телефон и звонит.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Да, салам, Рашад, есть замечательная работа. Мне кажется, на ней можно будет неплохо заработать. Определённо… в работе есть размашистый талант. Нет, единственная в своём стиле. Нет, других не будет. Уверен.
В аудиторию заглядывает следующий студент ДЖАЛАЛ. Он одет по-рэперски, но в дорогую брендовую одежду.
ДЖАЛАЛ: Можно?
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Извини, я тебе потом перезвоню.
Исрафил Мамедович кивает головой, разрешая зайти. С картиной в руках входит Джалал.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Присаживайся, клади картину на мольберт. Оценим.
На мольберте примитивная картина в стиле чёрно-белого кубизма.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Что это за бренд детского магазина?
ДЖАЛАЛ: Э-э-э… Ну это… стиль такой. С теории начать? Вы же сами мне сказали… Кубизм и всё такое.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: В Египте, наверное, так выглядят пирамиды, если хорошенько вмазаться и одеть чёрные очки. Так? Я Вас спрашиваю.
Джалал растерянно смотрит на Исрафила Мамедовича.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Ты, Джалал, спал на лекциях, что сейчас какие-то странные углы рисуешь? Работы у тебя тоже непонятные, как и вся твоя одежда. А глаза почему красные?
ДЖАЛАЛ: Нет, это направление такое, сами ведь знаете. Вот Пикассо... Вы сами сказали: передай видение мира глазами шахматной доски. А глаза у красные.. у меня это аллергия.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Разве у шахматной доски есть глаза?! (цокая языком) Что мне с тобой делать, Джалал? Зрение посадил из-за чего? В компьютер играл? Значит, не учился? А знаешь, мы, преподаватели, тесно сотрудничаем с прокуратурой города. И наши студенты не раз были пойманы за употребление наркотиков, я должен буду пригласить сотрудника полиции и попросить тебя сдать анализы. Я же вижу, что ты употребляешь. Твои работы говорят о твоей неуравновешенной психике. Ты должен будешь пройти принудительный курс реабилитации, и только потом – в университет. Ты крайне агрессивен и сейчас не можешь понять, о чём я тебя прошу. Этим ты показываешь свою неадекватность. Исходя из этого, я могу предположить, что у тебя нервозное пограничное состояние, которое вызвано употреблением статических или органических препаратов, ставшее причиной твоего ярко выраженного клинического случая. Но это не помогает тебе в творчестве, а напротив, притупляет твою деятельность до уровня тупости всего бытия, понимаешь?
Джалал испуганный, потому что он ничего не понимает.
ДЖАЛАЛ: Да, да, понимаю...
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: И что ты понимаешь?
Джалал смотрит в пол, потому что ничего не понимает.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: У меня к тебе вопрос, Джалал. Ты знаешь Тупака Амура Шакура?
ДЖАЛАЛ: Да, а что ?! Конечно, знаю.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: В таком случае ты должен знать, что Тупак Шакур вошёл в историю как человек, который первым издал альбом, находясь в тюрьме — «Me Against the World», что означает «Я против всего мира». Так что, Джалал, ты тоже думаешь, что твой протест поможет тебе? И в тюрьме ты сможешь сдать мой экзамен? Мои пять вопросов, как пули, пронзят твой мозг и оставят тебя истекать густой краской оттенка розовых лепестков. А знаешь, в чём был весь конфликт двух побережий Ист-Сайда и Вест-Сайда? Нет?
ДЖАЛАЛ: (неуверенно) В респекте?
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Вся проблема в…
Исрафил Мамедович трёт пальцы друг об друга, давая понять, что надо дать на лапу.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Поэтому как ты поступил бы на месте Шакура? Жить или... не сдать экзамен?
Джалал достаёт конверт из заднего кармана.
ДЖАЛАЛ: (со злобой в голосе) Вы, наверное, Исрафил Мамедович, не знаете кто мой отец? Ровнаг Ибадович. Я думал не вмешивать отца во все эти дела, но такая уличная жизнь не для меня. С такими, как Вы, мне не справиться самостоятельно.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: (изображая растерянность) Тот самый Ровнаг? Депутат? Ах ты, подонок! Как тебе не стыдно? Твой отец попросил меня, чтобы я взял тебя под свой контроль, сделал, как говорится, из тебя мужчину. Твои картины будут стоить миллионы. В будущем, чтобы с тобой постоять рядом, люди будут готовы пойти на всё. Женщины, чтобы забеременеть от тебя, охотиться за твоими выброшенными презервативами. Друзей станет столько, что даже перхоть на моём пиджаке покажется незаметной перед их количеством. Твои работы будут представлены в лучших музеях Санкт-Петербурга. А твои выставки будут проходить в Париже, Милане, Нью-Йорке. А самое главное, когда твои работы будут стоить миллионы, и люди будут покупать их для своих коллекций, ты всегда будешь вспоминать меня. Своего умного, не менее талантливого, но посвятившего себя открытию молодых талантов преподавателя. И ты будешь помнить, что единственный человек, которому ты заплатил, чтобы он взял твою картину, это был я. Свободен.
Исрафил Мамедович опускает голову и всматривается в журнал.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Эти дети даже не понимают, когда ты делаешь им хорошее. Что за поколение пошло?
Джалал поражён таким откровением Исрафила Мамаедовича.
ДЖАЛАЛ: Исрафил Мамедович, простите меня... Берите деньги, я даже добавлю. Вы их заслужили.
Джалал вытаскивает из кармана деньги и кладёт в конверт.
ДЖАЛАЛ: Я всегда думал, что я безнадежный. Что отцу… и всем плевать на меня. Что другие общаются со мной только из-за его денег. А картину… можно я заберу и подарю её отцу?
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Нет, ты мне лучше скажи, кто её хотел купить? Ты мне скажи, я пойду расскажу ему, что она бесценна. Мы повесим её на стене в память о таком студенте в нашем университете.
ДЖАЛАЛ: (прослезившись от такой радости) Спасибо Вам, спасибо.
Джалал целует преподавателю руку и уходит.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: (кричит ему вслед) Иди! Ничего не бойся – весь мир у твоих ног!
БЮСТ САЛЬВАДОРА ДАЛИ: (на азербайджанском спрашивает у Исрафила Мамедовича) Ты и вправду так думаешь?
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Нет, конечно. Dedim ki, vzyatka soybeti acmasan. Так моя бабушка тоже умеет рисовать. Надо пойти продать этому дураку в пассаже картину, может манатов за 20 смогу толкнуть. Я же когда-то в Садараке работал, пока моей тёти двоюродный брат через сына своей соседки меня сюда не устроил. Моя работа была тоже очень творческой. Я ведь работал в отделе женского белья.
Дверь открывается и заходит красивая студентка АЙКА. Девушка с малым "багажом комплексов", вызывающе одета и ярко накрашена. В руках у неё тоже картина, прикрытая накидкой.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ : Здравствуй, Айла ханум, ждал Вас... Там есть ещё кто? Столько ребят у меня сдали работы – и я всем иду навстречу. (улыбаясь и бросая взгляд на конверты) Статус в жизни - это не ваш статус в фэйсбуке, тут лайки не соберёшь, если не проведешь.
АЙКА (обращаясь к Исрафилу Мамедовичу) Филька, ну как ты? Я не могла тебя никак найти. После того раза ты исчез... Джаным, так же не делается...
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Хм. Айла ханум, давайте не будем в стенах учебного заведения переходить на личности.
Айка с хитрым прищуром она смотрит на него.
АЙКА: Филька, а в подсобке мастерской ты не только перешёл на личности. Ты далеко зашёл.
Исрафил Мамедович встаёт со стула и, нервничая, ходит по кабинету.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Человеку искусства свойственно в порыве страсти поддаваться соблазну. Это было только один раз, и мы оба жалеем об этом. Хорошо, я тебя понял. Ты хочешь получить зачёт. Хм, но пойми, я не могу поставить тебе оценку. Даже если... если мы с тобой дружили. Я не могу своё удовольствие, будь оно выражено в физической, духовной или материальной форме, обменять на честь преподавателя. Люди потом скажут: вот, Айла, ученица Исрафила Мамедовича, у неё нет таланта, а она получила отлично? Нет, я так не могу. Продать, как говорится, последнюю свободу в себе? Я же человек искусства, Айла ханум. Не забывайте, художник должен создавать прекрасные произведения искусства, не внося в них ничего из своей личной жизни.
АЙКА: А-а-а, такой «dostlug» бывает? Поигрался со мной, indi apar tula? Джаник, так не делается. Мне нужен зачёт. А ты думаешь, я за красоту твоих глаз тебя обнимала? Тоже мне... Ты, между прочим, Ален Делон zad deyilsen.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Хм, перестаньте называть меня "джаник"! Айла ханум, отвечайте теорию. А именно, обратимся к теме эстетики мирового минимализма, продиктованного объективными обстоятельствами: развитием эстетики постмодернизма, проникновением её во все сферы искусства и в жизненное пространство человека. Поскольку предметом диссертации является эстетика минимализма, это повлекло за собой необходимость постановки следующих исследовательских задач: обоснование минимализма как художественного стиля; выявление роли и места минимализма в искусстве.
АЙКА: Исрафил Мамедович, можно одним словом ...э-э-э demey olar ki это как вам сказать "azdan mazdan", "ordan burdan"...
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: Айла ханум, я думаю, Вы не поняли теоретическую часть. Уверен, это отразилось и на практической стороне.
АЙКА: Вот я сделала... canik тебе понравится.
Айка вытаскивает картину из-под накидки. На белом фоне 2 ровные параллельные вертикальные полоски синего цвета.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: (побледнев и растерявшись) Что это? Хотите сказать, это Ваша работа для сдачи экзамена?
АЙКА: Не совсем моя. Мне помогли. Вы же знаете.
ИСРАФИЛ МАМЕДОВИЧ: (испуганно) Кто помог?
АЙКА: Это Ваша работа, джаным, и помог мне ТЫ! Я назвала её «Две полоски". Это натурализм. Я, можно сказать, срисовала её, а не минимализм, как Вы говорите. Хорошее название «Две полоски»? Или всё-таки назвать по-другому? У меня есть ещё другая идея названия.
Исрафил Мамедович сидит и круглыми глазами смотрит на неё в ужасе.
АЙКА: Назову её "Новая жизнь". Но может эта картина слишком гениальна, джаным? И её вообще не следует показывать миру? Чтобы даря "новую жизнь", не разрушать старую? А то я хотела пойти на 4 курс к журналистам, показать её и рассказать, что вдохновило меня. Всё-таки, если бы не Вы, Исрафил Мамедович, то шедевра и не было бы...
Айка смотрит на свой живот.
БЮСТ САЛЬВАДОРА ДАЛИ: (Исрафилу Мамедовичу) Ne poha dusdun ala, meni bu soybete garisdirma (перевод : "Ты в полном дерьме, не вмешивай меня в эту историю").
АЙКА: Какое название Вам больше нравится? А, джаник?..
ИНТ. ВУЗ, КОРИДОР, ДЕНЬ.
Открывается дверь аудитории и оттуда выходит Айка со стопкой конвертов.
АЙКА: (улыбаясь) Вот наивный мужик.
