Что происходит в мастерской настоящего художника? Это зачастую остается тайной за семью замками. Мы видим результат и можем только догадываться, как создаются произведения искусства. Художник Анар Ёлчиев позволил нам слегка приподнять завесу тайны, поделившись своими тринадцатью секретами.

Фото: Руслан Сонин

1. На самом деле я с детства хотел стать писателем. Еще в школе писал приключенческие романы про пиратов, ковбоев, индейцев, и все мои друзья были в них «прописаны». И каждый просил: «Не убивай меня в следующей главе, я тебя умоляю!» Очень хорошо писал сочинения: мог врать напропалую положенные четыре страницы. До сих пор пишу в «стол». В основном стихи. Наверное, когда-нибудь издам.

2. Серьезная живопись — это та же самая работа. С 8 утра до 8 вечера и даже дольше. И никто не ждет вдохновения. Ты просто приходишь и работаешь. Еще в трактате «О живописи» Леонардо да Винчи писал: «Если ты ждешь, пока разбогатеешь, чтобы начать заниматься живописью, ты не любишь живопись. Если ты ждешь, пока твои дети вырастут, чтобы заниматься живописью, ничего у тебя не получится. Надо бросить все и заниматься только тем, что тебе дорого». Не дословно, но очень точно.

В живописи очень важно мастерство в руках. Художник, как марафонец, должен тренироваться каждый день.

3. С этой мастерской меня связывает очень многое. Здесь я брал уроки у Айтен Рзакулиевой, дочери народного художника Эльбека Рзакулиева. И оказалось, что моя мастерская раньше принадлежала великому азербайджанскому художнику Таиру Салахову. Затем он передал ее семье Рзакулиевых, а потом мастерская досталась мне. А пишу я на мольберте другого великого художника — Халиды Сафаровой. Это все очень вдохновляет.

4. Элияр Алимирзоев — мой гуру, мой учитель. Многие говорят: «У вас же совсем разный стиль, техника». А он учил меня чувствовать живопись изнутри, передавал духовную часть. Однажды мы с ним прожили на Сейшелах, на маленьком острове, дней двадцать. В день мы делали два или три этюда. И в один из первых дней, пока я выбирал место, раскладывал свой этюдник, выжимал краски… Вдруг обернулся и увидел, что Элияр закончил и пошел купаться. И я стоял перед его картиной и понимал, что еще не скоро научусь так писать. Он вышел из воды и на мои восторженные реплики ответил: «Я уже тридцать лет это пишу. Когда-нибудь и ты научишься».

5. У меня зачастую спрашивают: «А ты ждешь, когда к тебе придет ilham pərisi? И я отвечаю, что работа художника — это все та же работа. Ты просто приходишь в мастерскую в 8 утра и работаешь.

Нет сил? Тошнит от всего? Ты делаешь уборку, натягиваешь холст, варишь масло. Потом пишешь маслом. Надоело масло, пишешь акварелью. Надоела акварель — начинаешь делать офорт. И так до бесконечности.

А иногда муза действительно приходит. Сколько раз было — едешь, и на светофоре мальчишка протягивает сирень в окно машины. Покупаешь охапку и пишешь.

6. Помните диалог в фильме «Москва слезам не верит»?

— Что пришел?

— Тянет.

Как человек, который 19 лет женат и на протяжении всего этого времени влюблен в свою жену, я знаю, что отношения постоянно меняются. Но при этом ты любишь эту женщину, хочешь видеть ее каждый день, разговаривать с ней, чувствовать ее рядом.

Любовь к искусству — это как любовь к женщине. Каждый день, в который ты ничего не написал, потерян.

7. Одно из моих любимых увлечений — офорты. Как-то в Амстердаме я посетил музей моего любимого Рембрандта и увидел их там. Я задал тысячи вопросов, приобрел 2 офорта, получил третий в подарок и… купил себе офортный станок и все необходимое для производства офортов. В общей сложности получилось 60 килограммов. Это всё я с друзьями тащил через три границы. Обложился книгами, много экспериментировал и сейчас занимаюсь офортами.

Очень трудоемкий процесс, но я от него получаю удовольствие.

8. Чем дольше работаешь, тем больше понимаешь, что нет никакой техники рисования пастелью, тушью или акварелью. Это все эффекты, которые тебе нужны или не нужны в данный момент.

Очень много работ я пишу пастелью. Когда ты стоишь с мольбертом на жаре, где-нибудь на берегу океана, они размягчаются до состояния масла, выжатого из тюбика. Я периодически наношу их мастихином. Еще очень люблю растирать пастель пальцами и ощущать фактуру картины.

Сейчас у меня осталось всего 6 этюдов, нарисованных пастелью. Друзья пытаются забрать их себе, а я сопротивляюсь и обещаю, что напишу такие же.

Кстати, очень рекомендую пастель Sennelier. Они делали наборы еще для Пикассо и Моне. У них очень удобная упаковка и большое количество оттенков. Не нужно искать и отвлекаться, когда пишешь этюд на скорую руку. И в итоге никто с первого взгляда не может понять, маслом написана картина или пастелью.

9. В начальный период, лет 10 назад я писал много картин: быстро, стихийно. Но всегда тяготел к классике. Мне хотелось, как Рубенс, как Репин, как Климт, как Серов, как Сарджент… Я поехал во Флоренцию на курсы портрета и обнаженной натуры. И тут все перевернулось. Эти 10 дней во Флоренции, по 8 часов работы ежедневно с двумя натурщиками... Приходишь домой измотанный, все болит… Но краски, инструменты, свет — это совсем другое. Классическая и современная живопись совершенно разные.

После этих курсов я поменял краски — купил с натуральными пигментами, поменял инструменты, холсты, растворы… Изменил всё.

Друзья советуют мне не уходить в классику, так как «сейчас другое время». Но мне хочется уметь рисовать так же, как рисовали великие. Понятно, что сейчас не пойдешь на войну с самурайским мечом. Но очень хочется уметь им владеть.

10. Одна гостья из Италии, рассматривая мою работу «Каин и Авель», растрогалась так, что заплакала. И это было очень круто (смеется). Я понял, что не зря писал. А в другой раз девушка попросила закрыть картину «Четыре всадника апокалипсиса», потому что ей было страшно на нее смотреть.

Библейская тема хороша, ибо здесь ничего не нужно придумывать, ничего не нужно объяснять. И ничего не изменилось — эти картины отображают современное общество. Сейчас также грешат, ненавидят, убивают, раскаиваются…

11. У меня есть друг, который пишет только маслом и только натюрморты. И говорит, что будет продолжать, пока не достигнет в этом совершенства.

Но мне нравится, как бумага впитывает акварель. Нравится, как пахнет масло. Как оживает лицо человека на портрете. Нравится, как выглядит свеженапечатанный офорт…

Осенью я пишу гранаты, весной — цветы, летом — работаю акварелью на морском берегу, а зимними вечерами делаю офорты. Всему свое время. Может, надо все отложить и заняться только маслом? Ну а как же удовольствие от работы?

12. Во время нашего месячного пребывания на острове Ладиг на Сейшелах мы с Эльяром поехали на рыбалку — «на марлина», на 6-метровой лодке. Нас предупреждали, что будет шторм, но в лагуне все было тихо. Мы ушли в море на 12 миль. И вот тогда начался шторм. Вокруг были огромные волны, высотой с трехэтажный дом, которые беспрерывно двигались. Было очень страшно. У меня потом болели две части тела: руки, потому что я держался, и ноги, потому что я пытался врасти в лодку (смеется).

И вот так продолжалось 4 часа. И когда мы начали уже терять всякую надежду увидеть рыбу, в одной из надвигающихся на нас волн, как в аквариуме, проплыл огромный марлин. Я понял, что это знак, повернулся к капитану Демиану и сказал: «Пора возвращаться».

Вернувшись домой, мы с Эльяром часа 3 просто сидели на веранде. Смотрели на деревья, на летучих лисиц и молчали. Было ощущение, будто мы умерли и воскресли.

13. Все мои знакомые художники ведут тетрадь, в которой записывают, когда и кому продали или подарили каждую свою работу. А я вот до сих пор такой тетрадью не обзавелся. И зачастую не могу вспомнить, где та или иная работа. Я и не помню, сколько их было… Больше сотни.

И смотря что считать картиной. Иногда набросок, сделанный за час, настолько хорош, что можно считать план за день выполненным. А иногда пишешь картину три месяца, а потом выбрасываешь.

Интервью подготовлено для журнала Boutique Baku.